ПЫЛЕСОС

* * *

Все это довольно длинное вступление к рассказу о пребывании "Машины" в США в 1988 году призвано показать, какими примерно сведениями, почерпнутыми из газет, ЦТ и т.д., я располагал об "их жизни и нравах" перед поездкой в эту страну.
Нет, я, конечно, не уподоблялся "мистерам Твистерам", считающим, что по Москве медведи бродят, но был искренне удивлен, не увидев на каждом шагу в Штатах горящих костров Ку-Клукс-Клана и валяющихся где ни попадя бездомных, которые "вынуждены сами зарабатывать себе на хлеб".
Если говорить серьезно, то мы действительно знали и знаем об Америке гораздо больше, нежели американцы о нас. Мы ведь черпали информацию из видеофильмов, из музыкальных программ, а они в основном от своей "желтой прессы".
Раньше по инициативе наших газет неоднократно проводились интервью со случайными людьми в центре Москвы и Нью-Йорка. И что же?
Наш бравый рабочий-комсомолец толково объяснил въедливым американским корреспондентам территориально-политическое деление США и климатические особенности различных зон, а ненароком попавшийся нашим журналистам в Нью-Йорке болван профессор из 15-ти республик назвал только три: Москву, Сибирь и Волгу. Что и говорит о высоком культурном уровне среднего советского человека, каким я себя и считаю.
А чего?! Однажды Макаревич с Кутиковым и Ефремовым сели и за пять минут на спор записали на бумажке почти 48 из 50-ти американских штатов, а когда Сашка Зайцев вспомнил, что американские деньги называются не долларами, а "баксами", то все решили, что он свободно может поработать пару лет гидом-переводчиком где-нибудь в Алабаме.
И вот "Машина времени", усиленная для концертной убедительности Александром Борисовичем Градским, летит на "Боинге" в Штаты.
Летим мы на "Марш мира" по инициативе Комитета защиты мира. От кого собирался защищать мир этот комитет - от нас или от американцев, - я точно не знаю.
Самолет прибыл в Нью-Йорк, там мы аккуратно пересели на Лос-Анджелесский рейс и около полуночи по местному времени, слегка замученные долгой дорогой и неизвестностью, растопырились в зале прилета аэропорта Лос-Анджелеса, штат Калифорния.
Как всегда, никто из нас точно не знал, будут ли встречать, дадут ли суточные и когда придется "мирно маршировать" - прямо сейчас или все-таки немножечко попозже?
Через некоторое время ловкие шоферы в серой форме растащили по длинным лимузинам прилетевших бизнесменов, и мы остались в зале одни, не считая очень бойкой и симпатичной девицы, с небольшой табличкой "НАRD-RОСК" в руках. Девушка пританцовывала, вертела головой и, беспрестанно улыбаясь, энергично разгоняла табличкой и без того кондиционированный воздух.
Убедившись лишний раз, что кроме нее и нас никого в зале нет, и бросив взгляд на длинные прически Кутикова и Градского, она решительно подошла и с ужасающим техасским акцентом осведомилась, не видали часом мы тут где-нибудь группу из Москвы? А мы-то как раз и видали.
Девушку звали Маделина, она позвала лохматого босого парня Тома, мы загрузили вещи в грузовичок, сели в две машины и по ночной прохладе приехали в чудный дом Маделины на берегу океана.
Еще в этом доме жил непрописанным ее друг Лэни, которого за странный рычащий голос пришлось тут же прозвать Тайгером, то есть тигром.
Они позвонили, заказали пиццу; потом пришли еще несколько друзей, а мы тоже достали разные московские припасы и стали с ними со всеми очень сильно дружить.
Андрей спел под гитару несколько песен в стиле "кантри", была открыта пара баночек икры, а наш Директор, не говоривший по-английски, выразил свою признательность гостеприимным хозяевам тем, что не сходя с места, в уголку быстро выиграл у Тигра сто с лишним "баксов" в карты, неосмотрительно оставленные тем на виду.
Директор сильно гордился своим выигрышем, и стоило больших усилий упросить его проиграть деньги назад.
К середине ночи обстановка было такая приятная и свободная, как где-нибудь в Малаховке под Москвой.
Два следующих дня мы провели на пляже и, вообще, всячески красиво отдыхая, посещая маленькие пляжные магазинчики и соседей Маделины, которые проявили к "этим странным, но веселым русским" неподдельный интерес.
Было жарко, кое у кого "сгорели" плечи, а Саша Градский купил себе красивую шапочку с приделанными к козырьку небольшими руками и веревочкой. Если дернуть за веревочку, то ручки делали жест, который американцы называют "Fuck off". Дергал он за веревочку часто, несложный механизм быстро сломался, и руки застыли в постоянном жесте, который уже нельзя было ни отменить, ни изменить. Шапочку пришлось снять.
Мы, конечно, не забыли, зачем сюда приехали, и с интервалом в семь минут пытались интересоваться, где сейчас "Марш мира" и как бы нам к нему незаметно примкнуть, а также задавали всякие робкие вопросы по поводу "суточных".
Несчастные Маделина и Тигр смущенно переглядывались, наконец, выдали нам долларов по двадцать, чтоб мы себе ни в чем не отказывали.

День на четвертый выяснилась одна любопытная деталь:
наши милые хозяева ни о каком "марше" и не слыхали, а просто узнали от каких-то знакомых, что должны приехать русские музыканты, после чего, испытывая здоровый интерес к нашей стране, решили их принять и поближе познакомиться.
Было не очень-то ловко, но вскоре мы-таки нашли этот "Марш мира", а он - нас, и историческая справедливость была восстановлена.
Михаил Шуфутинский был руководителем ансамбля "Лейся песня" до 1979 года. Руководителем хорошим - в меру жестким, в меру демократичным. Миша закончил Дирижерско-хоровое отделение консерватории и очень хорошо поставил в ансамбле вокал. Отношения были нормальные, коллектив был на подъеме, и ничто не предвещало скорого расставания с руководителем.
Как-то на гастролях я зашел вечером к нему в номер. Миша говорил по телефону с Москвой, и я стал рассеянно перебирать газеты и книги на его тумбочке в надежде найти какой-нибудь детективчик на ночь - и нашел. Книжечка называлась "Овцеводство в Австралии" и содержала ряд интересных сведений о численности и популяциях бараньего поголовья в этой далекой стране.
Так у меня зародилось жуткое подозрение, что Шуфутинский уезжает.
Через пару месяцев он собрал собрание и объявил о своем решении уволиться. Все были в шоке. Такого еще не бывало; был прецедент, когда целый ансамбль "Самоцветы" ушел от руководителя, но наоборот...
Миша объяснил, что он очень устал от поездок, что не имеет возможности посвящать достаточно времени семье, и извинился перед всеми за то, что он, видимо, вынужден будет объявить нас перед руководством подонками и бездельниками для убедительной причины увольнения.
Мы, обалдевшие, дали полное согласие считать нас кем угодно, а руководство реагировало однозначно, тут же предложив разогнать к чертовой матери зарвавшуюся сволочь, но Миша настоял на своем и уволился один.
Он поступил очень мудро и честно, потому что даже через полтора года, когда он уехал, не имея к "Лейся песня" никакого отношения, у ансамбля были большие неприятности: размагниченные фонограммы, отмененные съемки, несостоявшиеся гастроли.
Где-то году в 84-ом, уже в "Машине" после концерта я вошел в наш "Икарус" и, усевшись, услышал из водительского магнитофона развеселую музычку про Брайтон бич, небоскребы и т.д. - голос был совершенно незнакомый.
Водитель сказал, что это - какой-то Чухатиньский, последний писк эмигрантского творчества.
Я никак не мог себе представить, что это поет Миша, так как еще в "Лейся песня" он никогда не пел и, раздавая партии вокалистам, всегда предпочитал сыграть мелодию на рояле. Слух у него был отличный, но что-то не то с дикцией, и он даже немного этого стеснялся.
А тут прямо соловьем разливается. Оказалось, что все-таки Шуфутинский. Видимо, это в "Нескучном саду" соловьи не поют, а в "Булонском лесу" поют, да еще как весело!
На протяжении этих лет я слышал, что Миша был сначала в Нью-Йорке, потом переехал в Лос-Анджелес, и у него там какое-то дело, связанное с рестораном - не то у него ресторан, не то он часто туда ходит. Но адреса не было, а повидаться очень хотелось: вот, мол, я в Америке и не сбежал, а так - захотел и приехал.
Как-то, идя по улице, спрашиваю Маделину, не знает ли она такого Шуфутинского? Маделина, жуя резинку, улыбаясь, постреливая глазами и не забывая качать бедрами, подбежала к телефону-автомату, схватила и сунула мне толстенный справочник. Открываю и между мистерами Шмуцем и Шутцем коричневым по розовому написано: мистер Шуфутинский.
Я позвонил ему, разговаривал с женой, которая меня не узнала, и выяснил, что мистер Миша будет сегодня вечером в ресторане "Атаман", который, собственно, ему и принадлежит.
Ребята все взволновались: некоторые тоже знали Шуфутинского еще по Союзу, а другие просто от возможности сходить в Америке в ресторан.
Я уже упоминал, что разговаривать с Маделиной было бы трудно, даже если бы она говорила не по-английски, а по-русски, но с такой же пулеметной скоростью и ковбойским акцентом; поэтому приходилось отделываться многозначительным "о'кей".
Кое-как договорились, что она заедет за нами в 6 часов на своей здоровенной шаланде и отвезет в "Атаман".
Все "почистили перышки" и приоделись во все чистое, чтобы предстать перед "владельцем заводов, газет, пароходов" во всем блеске. Градский долго возился с механизмом шапочки, потом плюнул и надел, ради разнообразия, черную рубашку.
Где-то в половине восьмого я уже стал сильно нервничать, потому что Маделина, хотя и была женщиной, но все-таки старалось не опаздывать более чем на час - значит что-то случилось.
Так оно и было. Вскоре Маделина позвонила (переводил Лэни-Тайгер) и рассказала, "что у машины не было номера, а полиция спрашивает, а машина принадлежит одному другу, а друг уехал неизвестно куда, а полиция машину забрала, а она теперь без машины, а в общем все - о'кей, и через 10 минут она будет".
Действительно, минут через десять Маделина явилось но новом "мустанге", мы погрузились и поехали.
Поинтересовались, у кого она взяло эту тачку, и есть ли
на нее документы? Ответ был такой:
- Все есть, все - о'кей. Я ее по дороге купила.
"Атаман" был просторным рестораном, специализирующимся на французской и русской кухнях. Оркестр только что закончил очередную песню, и Миша с радиомикрофоном спускался с эстрады в зал под аплодисменты русско-французского стола.
Я вышел прямо к эстраде, и сюрприз был так сюрприз. Меньше всех, кого он ожидал увидеть, так это меня. Он расчувствовался до слез, я - тоже.
Больше того, многие присутствующие сразу узнали Макаревича и Градского, подходили, жали руки, но им сразу было объяснено, что мы приехали не насовсем, а на гастроли.
Вечер прошел чудесно.
На следующий день Миша катал нас по Лос-Анджелесу на своем "Мерседесе", у которого на номере вместо цифр написано "Атаман". Проезжали мимо его дома в самом престижном районе города - Беверли Хиллс. Подумать только! Еще недавно я смотрел интересный видеофильм "Полицейский с Беверли Хиллс", а тут сам разъезжаю.
Миша небрежно вел машину и рассказывал, рассказывал... О том, как трудновато с рестораном без официальной лицензии на алкоголь, о том, что заключил контракт с телохранителями, которые должны защищать его даже против его воли. Тут вот какая тонкость. Если подойдут к Мише незаметно преступманы, приставят пистолет и прикажут отослать телохранителей, то те никуда не уйдут, если только сами не захотят.
В конце экскурсии Миша все-таки спохватился, что уж очень круто взял, и сказал, что жилье очень дорого, поэтому он не может себе позволить в этом миллионерском районе целый дом, а только пятикомнатную квартиру.
Я немного успокоился, а то ведь известно, что на Беверли Хиллс живут самые богатые звезды Голливуда и вообще всякие знаменитости.
На Мишиной улице проезжаем мимо одного особняка, перед нами на лужайке дядька черный с детьми бегает.
- Знаешь, кто это? - Миша небрежно спрашивает. - Знаменитый Кассиус Клей, он же Моххамед Али, знаешь?
Я плюнул на все, говорю:"Не-а".

Несколько раз в Штатах в разных городах нас таскали но настоящие приемы со свечами, бассейнами и слугами-неграми в белых перчатках. Все было очень богато, и я поражался, насколько сильную любовь испытывают к "Машине" простые американские миллионеры.
Правда, потом оказалось, что средства, ассигнованные богатыми людьми на такие приемы, проходят как благотворительность, и им за это снижают налоги.
Это не значило, конечно, что с таким же успехом можно было выбросить деньги на помойку, ведь гораздо приятнее их пропить с замечательными ребятами из Москвы, чем снабдить пару сотен бродячих собак "долгоиграющими" резиновыми костями.
Американцы все время улыбаются: неосознанно во сне, дома, на улице, ходят прямо так и улыбаются, о уж если к нему обратиться с вопросом или как, тут уж приходится опасаться, как бы он челюсть не вывихнул.
Еще они друг друга хвалят и никогда не жалуются - всегда все о'кей.
Вот он подходит здороваться: "HOW аге уоu?" (Как поживаешь?). Надо ответить: Отлично, шикарно, бесподобно.
А если буркнуть, как у нас принято, "Ничего", тут он уже подумает, что у тебя кто-то умер.
Часто спрашивают, уловив малейший акцент: "Откуда ты (или вы)?" Говоришь: "Из Советского Союза". Не понимают. Надо отвечать: Россия, Москва.
Так что мы еще до развала Союза уже отвечали, что - русские.
Один только раз очень правильно нас поняли. Был сильный дождь, а автобус не смог подвезти к самым дверям гостиницы. Три часа ночи, несемся, гремя сапожищами, на втором этаже открывается окно, и голос заспанный спрашивает: "Откуда это вы летите, как сумасшедшие?"
- Из Советского Союза, - отвечаю.
- Так я и думал, - и закрыл окно.
Но вообще к нам все очень благожелательны. Даже, кажется, немножко жалеют.
Пригласили как-то на обед в аристократический гольф-клуб. Америка - страна относительно молодая, к аристократии и к своей старине очень трепетно относится. Однажды на экскурсии достопримечательности показывают: вот здание, ему почти тридцать лет, а вот тому - целых пятьдесят.
Ну, разве можно быть аристократом с двадцатилетним стажем! Но ничего, оказывается можно.
В гольф-клубе около ста почетных членов: Рональд Рейган, Майкл Джексон и другие суперзнаменитости. Чтобы получить членство, надо внести 150 тысяч, да и потом ежегодно отстегивать 50-60, но, как вы понимаете, не в деньгах дело.
Клуб расположен в уже суперфешенебельном месте внутри Беверли Хиллс, в Бель Эйр, и славится кухней своего ресторана, чуть ли не лучшей в мире.
Нам показали красивые поля для гольфа, клюшки почетных членов и, наконец, кухню с 15-18 поварами - каждый специалист какой-либо национальной готовки. Даже двое специалистов по русским делом, наверное, варят им щи.
В просторном обеденном зале 5-6 миллионеров в белых рубашках что-то спокойно ели своими клюшками и на нас особого внимания не обратили.
Клуб считался сугубо мужским, женщины не допускались, но для организатора нашего обеда, голливудского продюсера, который пришел с женой, было сделано исключение.
Мы сели за стол и после первого тоста за нашу даму элегантный седой продюсер, держа бокал с шампанским "1396" года, произнес буквально следующее:
"Друзья! Всем известно, что самая развитая капиталистическая держава в мире - это США. В США самым богатым и процветающим штатом является Калифорния. Самый известный город Калифорнии - Лос-Анджелес. В Лос-Анджелесе самым фешенебельным районом считается Беверли Хиллс, а в центре его находится Бель Эйр, где расположен наш гольф-клуб с роскошным рестораном, где мы все сидим.
Друзья! Вы находитесь в самом центре капитализма, к которому ваша страна, к сожалению, выбрала такой тернистый и извилистый путь."
Наш Директор встал и обратился к продюсеру с краткой ответной речью, где сдержанно похвалил Америку и жратву. И мы выпили, как я понял, за перестройку.
Мне так понравился этот стройный к безупречный американский тост, что я изо всех сил постарался его запомнить, чтобы в случае чего воспроизвести. Недавно такой случай представился: приехали знакомые американцы. Я произнес тост, слегка подправив его под наши условия, - мол, вот мы все здесь, в Москве, в ресторане "Пекин", в европейском зале и т.д.
Американцы кивали, но мне показалось, что тост настоящего искрометного успеха не имел.

***

Когда поет А.Б.Градский, я забываю обо всем. Мы знакомы с ранних юношеских лет, репетировали в розных группах в легендарном доме культуры "Энергетик", я всегда восхищался его уникальным голосом, даже когда он не поет, а так просто, в разговоре. Еще меня очень привлекали бескомпромиссность его суждений и очень здоровое чувство юмора.
С тех пор, конечно, прошло много лет. Градский стал известнейшим певцом и композитором, а я всего лишь гениальным звукорежиссером и писателем, поэтому не могу называть его на бумаге Саша, а, в крайнем случае, Александром.
Так вот, в Америке Александр купил себе стекло.
Будучи человеком предусмотрительным, еще задолго до этой поездки он приобрел огромный "Бьюик" 72-го или 75-го года и с первых дней пребывания в Штатах искал для этой машины ветровое стекло. Нашел и купил.
Стекло было очень большое, а ящик для его хранения - так просто огромный и в нем хотелось жить. Валандались и таскались мы с этим ящиком исключительно из уважения к таланту и личности Александра.
Как-то раз в Сан-Франциско я был дежурным по ящику. Сижу, привалился к нему, как к горе Машук, и за него отвечаю. Присматриваю, как бы в нем бездомные не расселились или океанский контейнеровоз за своего не принял и не уволок незнамо куда.
Покуриваю тайком запрещенные в США сигареты "Родопи". Их еще президент Линкольн запретил, как пустую трату времени, а под категорию марихуаны они подходят разве что по запаху. Я все сидел и размышлял, как этот ящик завтра волочь в другое место, и вспомнил кучу всяких историй о громоздких предметах и их перевозке.
У ансамбля "Верасы" была сильная нужда. Нужда была в двух кофрах для перевозки микрофонных стоек. Кофры должны были быть метра по полтора и сделаны из фанеры. Вот те, кому положено, сделали чертежи и отправили их на завод или там, в мастерские, где заказ должен был быть выполнен точно и в срок.
Время от времени "Верасы" интересовались, как там идет работа. Им отвечали, что все в порядке, уже пройден нулевой цикл и заложены первые фанерки.
Через каких-нибудь два года изготовители позвонили, сообщили, что первый из кофров готов, и предложили встречать груз около 15 часов пополудни. Филармонические деятели выразили удивление таким пафосом и, в свою очередь, предложили послать своего экспедитора, чтобы он схватил коробку и привез. Но изготовители, сославшись на новую форму обслуживания, стояли на своем.
Встречать вышли всей филармонией.
В 15 часов в ворота вошел спиной человек с флажком, за ним показалось нечто вроде дома средней величины, который на тягачах, тачках и подводах волокли радостные изготовители.
Оказалось, кто-то в среднем звене не вовремя выпил и перепутал миллиметры с километрами.
Чудовище долго стояло во дворе филармонии. Были проекты открыть там дискотеку или рынок, но администрация на всякий случай отказывала.
А чехлы для стоек чья-то жена сшила из подвернувшихся тряпок за 20 минут.
А вот еще. Случилось мне один раз в городе Магадане перевозить довольно громоздкий ящик с ударной установкой.
Я стою на улице с этим ящиком и двумя бойкими местными ребятами, через которых и была приобретена установка, пытаюсь поймать такси.
Машу руками, как ветряная мельница. Но вот одна машина с "зеленым глазом" мимо проезжает, потом другая...
Ребята, посмеиваясь, за мной наблюдают, наконец, один, который поглавней, смилостивился над "салагой", говорит:
- Ладно, мальчик, отойди! Кто же у нас в Магадане так тачку ловит?!
Вышел он на край тротуара, сунул руки в карманы и стал правой ногой такое движение делать, как девочки в варьете в танце "канкан".
Я думаю: "Во как! Век живи - век учись. В жизни бы сам не догадался", - и действительно, первая же "Волга" останавливается.
Вежливый водитель аж из машины вышел и к нам направляется. Мой магаданский "канканщик" смотрит на меня -знай наших, но тут водитель как даст ему в ухо и уехал. Что уж случилось, точно не зною. Может быть, не той ногой надо было.
Ребята долго оправдывались, что это "водила" дурак и козел, а я плюнул на местный колорит, достал московский "чирик" (тогда это еще были деньги), взмахнул им, как Кио палочкой, и первый же грузовик, ссыпав уголь на обочину, помчал меня с барабанами в дальние дали.
Было у нас в свое время трое рабочих: Басов, Шитов и Калахов. Кличка у них была - "три молодца, одинаковы с лица".
Действительно, очень похожи друг на друга: плотные, немногословные, обстоятельные.
Никто о них толком ничего не знал, только однажды Шитов сказал, что брат у него "на шофера кончил".
Работники они были хорошие, меж собою крепко дружили:
придут, бывало, утром все с "фонарями", директор им допрос с пристрастием. "Упали,- говорят, - ударились".
Еще им почему-то очень нравилось быть евреями.
- Мы, - говорят, - евреи: Басман, Шитман и Калахер.
Когда приезжаешь на гастроли в другой город, одним из самых доступных развлечений является дневное посещение местного универмага. Вот в одной украинской поездке приходим в универмаг. Походили, посмотрели, потом, конечно, заходим в музыкальный отдел. Я гляжу, глазам не верю: стоят звуковые агрегаты типа "Маршал". Две колонки одна на другой, и сверху усилитель. По виду ни дать, ни взять - фирменная аппаратура, на которой обычно западные "монстры рока" выступают.
Оказывается, местный радиозавод выпускает. И название залихватское - что-то вроде "Ритм" или "Гамма".
Мы эту аппаратуру обступили, гадаем, какова она в деле? Тут, откуда ни возьмись, трое "евреев" протискиваются. Басман с Шитманом обошли агрегат вокруг, потом, не сговариваясь, схватили за ручки, приподняли, опустили: "Говно", - говорят. А Калахер даже плюнул.
Мы тоже плюнули: чего уж тут смотреть - все ясно. Я этот способ проверки качества взял на вооружение, и, когда в первый раз за ящик со стеклом Александра уцепился, сразу понял - сильная вещь.
Пока я все это вспоминал, дежурство мое кончилось, смена пришла, и отправился я ужинать чем американский бог послал.
Приехали в Даллас, штат Техас. К этому времени "Машина" уже отделилась от "Марша мира".
В плане у нас были записи на очень хорошей Далласской студии и пара концертов.
Состоялся даже небольшой концерт в городе Хьюстоне, столице американской космонавтики, где "действующие" русские до этого времени появлялись крайне редко.
Даллас - очень красивый город, очень чистый и благоустроенный (если можно вообще так говорить об американском городе) - в свое время покрыл себя мрачной славой. В Далласе был убит президент Джон Кеннеди.
Мы побывали на том месте, видели здание, с верхнего этажа которого по официальной версии стрелял Ли Харви Освальд.
Освальд, арестованный по подозрению в покушении на Кеннеди, вскоре сам был убит Джеком Руби, в свою очередь, через месяц отравленным в тюремной камере, развалившейся через три дня на мелкие куски, впоследствии съеденные мышами.
Комиссия Уоррена, занимавшаяся потом расследованием этого жуткого дела, исписав толстенные тома, зашла в тупик, так как свидетели исчезали один за другим. Возможно только будущее прольет свет на тайну убийства. И то вряд ли.
В Далласе было много интересных встреч и контактов, но апофеозом явилось посещение "Хард-рок кафе".
Не надо думать, что это нечто вроде кафе-мороженного, где играет группа. "Хард-рок кафе" в мире всего несколько. Это - своеобразный центр рок-культуры. Это - роскошный ресторан, способный удовлетворить самые изысканные вкусы. Это - мемориальный музей, где собраны реликвии, принадлежащие лучшим музыкантам мира: гитара Джимми Хендрикса, одежда Битлз и т.д. И, наконец, это - престижнейший концертный зал, где выступали и выступают (но только по одному разу) звезды рок-музыки.
Честь выступить в Хард-кафе была оказана Элвису Пресли, Стиви Вандеру, Роллинг Стоунз, Чабби Чеккеру и др., причем честь обоюдная: заведение очень гордится людьми, занимавшими его сцену, и в ознаменование каждого такого события на площади перед зданием навечно помещается бронзовая звезда с фамилией певца или названием группы.
Сердце любого рокера зашлось бы при взгляде на это созвездие имен, и каково же было наше удивление, когда "Машине" официально предложили выступить в этом замечательном месте.
Ни о какой звезде, конечно, разговора не было (этот вопрос решался спецсоветом), но возможность поиграть на одной сцене с музыкантами такого масштаба просто потрясала.
Первая (и последняя) очередь, которую я увидел в Штатах, была очередь за билетами на наш концерт. Публика собиралась солидная, так как цена билетов была довольно высока - около 35 тысяч рублей по 1993 г., хотя для американцев уже давно "пробил час рэм".
Все, конечно, очень волновались. Концерт открыл тремя песнями Александр Борисович. Пел он по-русски, но зрители были буквально потрясены его вокальным мастерством и этого не замечали. Некоторые в волнении закурили, другие обменивались вполголоса восхищенными репликами. Тогда Градский сделал следующее: оборвав но полуслове волнующий рассказ о приключениях Гарсии Лорки, он, пользуясь буквально тремя английскими словами (типа Ноу смокинг, фастен белтс), заставил зал замолчать и прекратить курение, чем поднял престиж советских артистов на небывалую высоту. Об этом взахлеб с одобрением написали утренние газеты.
После этого "Машине" работать было легко, зрители были само внимание, и я даже слышал, как по залу пролетели две мухи.
Еще до поездки Андрей удачно перевел несколько песен, а перед русскими текстами делал по-английски небольшой анонс, так что для зрителей не пропала ни музыка, ни смысл, что было особенно приятно. Был большой успех.
В течение всего концерта за моей спиной стояли трое солидных мужчин и очень внимательно наблюдали за моими действиями. Первый был по виду очень похож на продюсера Мадонны, второй явно напоминал продюсера Рода Стюарта, а третий скорее всего являлся продюсером Майкла Джексона. Пришлось мне блеснуть мастерством и хвататься за ручки в темпе шахматного блицтурнира.
По окончании концерта я повернулся к ним и спрашиваю:
- Как вам понравился "саунд звука"?
Один сказал: "Отлично", другой: "Шикарно", а третий:
"Бесподобно", - и добавил: "Прекрасная работа".
Странно все-таки, как Америка влияет на творческие способности человека. Вот помню в Орле после концерта зрители прибегают:
- Где, - кричат, - этот звукорежиссер хренов, надо бы ему руки оторвать!
Это - на Родине, а здесь такие важные люди и "шикарно и бесподобно".
В общем сижу я, это, и мысленно уже у Мадонны и Стюарта работаю, а может быть даже и у Майкла.
Тут Макаревич подходит:
- Чего-то, - говорит, - мне показалось, что гитара сегодня была тиховата.
Пришлось срочно в "Машину" возвращаться.
А мужики те, трое, оказывается поспорили между собой на бутылку виски, что я обязательно что-нибудь сломаю, но просчитались сволочи.
На вечерней "разборке полетов" вышел небольшой спор о программе, но все согласились, что в целом концерт прошел хорошо; Андрей с достоинством комментировал по-английски русскую часть концерта, а я ничего не сломал.
Александр Борисович, зашедший на огонек, тоже сдержанно похвалил коллектив, но чувствовалось, что у него есть свое собственное мнение о том, кто принес концерту успех.
(Александр всегда относился к Машинистам, как к братьям меньшим, на что, безусловно, имел право, и позволял любить себя и восхищаться только издалека).
В ответ на этот демарш я вынужден был тут же наврать, что слышал из верных источников о планирующемся открытии Звезды в честь "Машины времени". Градский хохотал ток, что стёкла чуть не лопнули, и предложил в качестве материала для звезды трехслойную фанеру. Было грустно.
А сон-то оказался, что называется, в руку. Дня через два американцы намекнули, что утром около "Хард-рок кафе" состоится некая торжественная церемония. (А кое-кто продолжал хохотать.)
Я пошел в магазин и приобрел за 70 центов кусочек жести, подручными средствами обрезал его, придав форму звездочки. Написать фломастером имя и фамилию было уже делом техники.
На следующий день далласцы не поленились устроить пышный праздник в своем стиле. Было все: и небольшой оркестр, и разрезание лент, и торжественное срывание со звезды красного покрывала. В конце церемонии "американские пионеры подарили "Машине времени" галстуки" (Пьер Карден) и т.д. и т.п.
Я положил звездочку Александра на зеленую травку, но показывать кому-либо постеснялся - зачем мне нужен враг на всю жизнь, тем более, что поет-то он по-настоящему здорово.
А звезда "Машины" из сверкающей бронзы помещалась где-то справа от Чабби Чеккера и в приятной близости от Элвиса Пресли и, если хвалить после каждого концерта и улыбаться - это способ американской жизни, то отливать и устанавливать звезду с надписью "Time mschine, USSR" их никто не заставлял. И это - хорошо!

Сводили нас на новый фильм "Красная жара". В нем советский милиционер, которого играет Арнольд Шварценеггер, приезжает по делам службы и розыска в Чикаго. Американская полиция активно ему помогает, и все кончается хорошо. Довольно забавный фильм, правда, смеялись мы совершенно не в тех местах, где американцы, ну, да неважно, у них свой юмор, а у нас свой.
Был там такой эпизод. Милиционер Шварценеггер, усталый после самолета, наконец добирается до номера в гостинице, заходит, запирает дверь, бросает свой портфель и включает телевизор. На экране появляется целующаяся парочка.
- Тьфу, это же капитализм, - говорит Арнольд с отвращением и выключает "ящик".
На очередном приеме сосед по столу, который, кажется, присутствовал на просмотре, спросил меня, как мне нравится Америка? Я, желая сострить и намекая на фильм, ответил:
- Это же капитализм.
Через два дня вышла газета, как раз освещавшая пребывание в Далласе "Машины" и присуждение ей звезды.
Большая статья с фотографией группы на первой странице начиналась словами:
-Макс Капитановский - саунд-инженер "Машины времени", - держа в руке стакан с водкой, сказал: "Да, это - капитализм".
Я как прочитал, чуть в обморок не грохнулся. Во-первых, от лживости и продажности американской прессы, во-вторых, от страха, что в Москве узнают. Шел 1988 год, а тут "стакан с водкой". Хорошо помню, что пил из рюмки, а они, гады, что написали.
Да еще Директор на меня долго и выразительно смотрел -прямо мороз по коже. Я решил при случае с этим "щелкопером и бумагомаракой" отношения выяснить.
Случай представился на третий день во время концерта Рода Стюарта. Нам раздали такие значки "Очень важная персона", дающие возможность ходить за кулисы и в буфет. И вот моя персона увидела в буфете того журналиста, подходит к нему и говорит заготовленную речь, в смысле "ай-яй-яй".
Уж как он смеялся!
- Я тебе, - говорит, - только хорошего хотел. - Твоя фамилия в центре газеты появилась, у нас за это люди, знаешь, какие деньги платят, а тебе - на халяву...
Моя "очень важная персона" все поняла и больше с глупостями не приставала.
Директор меня в Москве не выдал, а руководство почему-то прошляпило.
Концерт Рода Стюарта. Мы впервые присутствовали на настоящем рок-концерте такого масштаба. Огромный полуоткрытый зал, отличная аппаратура, шикарные музыканты, бесподобный Род Стюарт.
Мы, как "очень важные персоны", располагаемся близко от сцены. Билет стоит 18.50 $, дешевле, чем на "Машину" в "Кафе", но и зал в 10 раз больше.
Слева огромный экран, показывающий всякие мелкие детали: выражение лица, пальцы гитариста или клавишника - великолепное шоу.
В проходах дежурят квадратные мальчики в черных майках - охрана. Зрители беснуются, но в рамках; курят марихуану, но понемногу; пьют виски, но по чуть-чуть - полный кайф. Хрупкая девушка, профессионально сбив с ног здоровенного громилу, прорывается на сцену, и Стюарт допевает песню с ней на руках.
Я сидел, разинув рот, смотрел и слушал, а вокруг сорокалетние мальчишки и девчонки пели, танцевали, целовались. У меня зрело неосознанное чувство протеста советского человека, не привыкшего, чтобы было так хорошо.
Одним словом, я собрался УЙТИ. Будучи уже очень известным в Америке человеком, фамилией которого уж полгода как пестрели центральные газеты (стакан водки и т.д.), я представил себе завтрашние сенсационные заголовки: "Капитановский УШЕЛ с концерта Стюарта", "МАКСУ такая музыка не нужна" и т.п.
Пока я смаковал несостоявшееся будущее, концерт незаметно кончился, и мы отправились на банкет-прием, которого Стюарт каждый раз удостаивал сугубо избранных.
Сугубо избранных в Далласе оказалось человек 800. Закуски, напитки, легкая музыка - большой праздник.
Между прочим, я заметил ту девушку, которая охрану прорвала, она как раз с тем охранником и отдыхала - подсадная уточка-то!
Часа через 2 появился САМ и в уголке ужинал со своими детьми. Он явно устал и несколько тяготился шумным обществом. Я-то на всякий случай прошелся мимо пару раз этаким гоголем, чтоб он понял, КТО с него хотел уйти, но сильного впечатления это не произвело.
В результате Андрей был в конце вечера представлен Стюарту, поговорил с ним немного, и они вместе сфотографировались. У Макара фото хранится - РОДИК и АНДРИК.
Но мы с Директором этого уже не видели: у него мечта была у Стюарта на коленях посидеть - не вышло, и мы заплакали и пошли домой в скромную гостиницу "Анатоль" (двести баксов в сутки).
Почти перед самым отъездом мы посетили еще один плантаторский дом. С белыми колоннами, расположенный на живописном пригорке среди цветов и деревьев, дом производил впечатление форпоста рабовладения. В воздухе слышался звон кандалов и крики угнетаемых негров. Своеобразное очарование старины не портила даже здоровенная спутниковая антенна, стоявшая на лужайке перед крыльцом.
После обеда, о котором даже говорить не хочется, хозяева предложили освежиться в бассейне. Мы уже привыкли, что бассейны есть почти у всех, а лето в Калифорнии очень жаркое, поэтому с благодарностью предложение приняли.
Бассейн находился метрах в ста от дома и был, наверное, устроен из естественного пруда, настолько хорошо он вписывался в окружающий ландшафт.
Я направился к бассейну и уже издали увидел, что там кто-то плавает. Раздавался плеск и, как от кита, взлетали фонтанчики воды. Ничего удивительного в этом не было - это мог резвиться дельфин или любое другое морское существо: бассейн был достаточно велик, а американцам никакой закон не писан.
"Дельфином" оказался хорошенький желто-зеленый водяной пылесос длиною около метра. Перебирая маленькими лапками, он ползал по дну и подводным стенкам бассейна и всасывал частички ила и несуществующего мусора, потом всплывал и радостно выпускал фонтанчик воды.
Мы зачарованно смотрели на его работу.
- Сосет, как бог, - сказал кто-то рядом.
Я, наверное, сноб, жлоб и "вещист", потому что, когда меня спрашивают, что мне запомнилось в Америке больше всего, я вспоминаю не небоскребы, не Хард Рок Кафе, не Голливуд, а вот этот маленький трудолюбивый водяной пылесос, как олицетворение рациональности, пользы и комфорта американской жизни.
Наши эмигранты, которых в Америке уже предостаточно, многочисленных родственников, хлынувших в Штаты за магнитофонами, телевизорами и тряпками, полупрезрительно называют "пылесосами".
Если бы эмигранты с самого начала познакомились с очисткой американских бассейнов, они бы придумали для родственников другое название.